«Бог есть любовь»
П.Полонский
1. Постановка проблемы
2. Иудаизм: отрицание ограничения Божественности
3. Проблемы определений
4. Определение понятия «Любовь»
5. Понимание заповеди «Возлюби ближнего своего как самого себя»
6. Прояснение вопроса о Божественности любви
1. Постановка проблемы
Тезис «Бог есть любовь»[1] является очень известным «символом веры» некоторых радикальных направлений христианства[2] – но, конечно, не только их. Концепция эта весьма привлекательная для человеческих сердец, и потому ее широко используют все, кому не лень[3].
Почему эта концепция так успешна? Потому, очевидно, что она в чем-то соответствует глубинным устремлениям человека. Вообще, отнесение к Богу понятия «любовь» совершенно стандартно для западной цивилизации[4]. Фразу «любовь – это Божественное чувство» столетиями также говорили нам литература и искусство. С другой стороны, мы явно чувствуем, что во фразе «Бог есть любовь» что-то корёжит нас, что-то явно не так, но что именно – нам не сразу ясно.
Ниже я постараюсь проанализировать эту концепцию с точки зрения иудаизма, и предложить модель современного еврейского отношения к ней[5].
2. Иудаизм: отрицание ограничения Божественности
Для начала анализа нам следует отметить, что сама концепция «Бог есть любовь» не соответствует подходу иудаизма прежде всего потому, что данная концепция стремится к ограничению Божественности. Вообще, иудаизм отвергает всякую концепцию, которая говорит: «Бог есть нечто…» – чем бы это нечто ни было. Всякая концепция, которая говорит: «Бог есть…» и дальше любая самая положительная и желательная и замечательная вещь, чувство, идея – не верна, потому что она ограничивает Божественность, Которая бесконечна, а всякое ограничение Божественности ведет, в конце концов, к её примитивизации, к «воплощению», являющемуся в некотором смысле видом «духовного идолопоклонства»[6]. Соответственно, иудаизм никак не может согласиться с этим ограничением Божественности[7].
Но при этом нам всем прекрасно ясно, что как во фразе «Бог есть любовь», так и во фразе «любовь – Божественное чувство» – все же нечто очень содержательное есть. А вот что именно там есть и как это проявляется в иудаизме – это очень сложный и важный вопрос, который я и собираюсь дальше разобрать.
3. Проблемы определений
Надо вообще сказать, что понятию «любовь» в иудаизме придается очень большое значение. Например, уже упоминавшаяся выше заповедь Торы «люби ближнего своего, как самого себя» (Левит 19:18) названа р. Акивой в Талмуде «великим принципом иудаизма», а некоторые еврейские религиозные философы вообще считают её центральной заповедью, вбирающей в себя всю Тору[8]. Или, например, в тексте главной еврейской молитвы «Шма, Исраэль» («Слушай, Израиль») мы читаем: «И возлюби Господа, Бога твоего…» (Второзаконие 6:5). И если слова «любовь к ближнему» еще можно постараться как-то понять и верифицировать, то что означает «любовь по отношению к Богу»? Что имеется здесь в виду? Является ли, например, эта любовь просто бурной эмоцией по отношению к Богу? Этого ли Бог от нас требует? Или эта любовь должна проявляться, как комментируют это место Мидраш и Раши, в «выполнении заповедей из любви, а не из страха» – но в этом ли, действительно, состоит любовь?
Для того, чтобы разобраться во всех этих вопросах, надо, прежде всего, дать определения понятиям, которыми мы оперируем, и начать надо с того, чтобы дать более или менее четкое определение понятию «любовь».
Любовь, конечно, бывает разная. Бывает любовь к помидорам, любовь к детям или родителям, к мужу или к жене, к народу, стране, природе или искусству, или же любовь к Богу – и все это, конечно, не совсем одно и то же[9]. И все-таки мы не можем уйти от того, что все это называется «любовь» – а потому желательно дать такое определение этому понятию, которое (на разных уровнях, конечно) охватывало бы все перечисленные случаи[10].
Итак, каково определение понятия «любовь»?[11]
Вот, например, очень уважаемый мною современный исследователь Зеев Маген в эссе[12], посвященном почти целиком анализу понятия «любовь», утверждает, что любовь по сути своей есть предпочтение[13]. Любить – это значит кого-то или что-то предпочитать. И поэтому невозможно любить всех, потому что такая любовь, на самом деле, никому не нужна. Вся суть любви в том, что я предпочитаю это больше, чем другое; а иначе это вовсе не любовь. И он приводит классический пример, когда молодой человек говорит девушке: «Я тебя очень люблю! Ну прямо так же, как ту и ту девушку, и всех остальных девушек», – и, естественно, она соответствующим образом на это реагирует.
Это, конечно, все замечательно и очень во многом правильно, но, приняв концепцию любви как предпочтения, мы напрочь отвергаем саму возможность любви ко всему человечеству и мирозданию в целом, ибо его нельзя предпочитать по отношению к чему-то другому. Однако ведь интуитивно нам совершенно ясно, что «любовь к человечеству» и «к мирозданию в целом» тоже существует, и она есть вполне реальное спонтанное чувство, в нас имеющееся[14].
И это чувство универсальной любви притягательно для людей, и люди поэтому и тянутся в те идеологии[15], которые обещает любовь ко всему миру – а иначе бы они в них вообще не шли бы. Поэтому, если мы, следуя Зееву Магену, определяем любовь как «предпочтение», – то мы не сможем стать адекватными интуитивным глубинам понятия «любовь» (и, как следствие, потеряем души тех, кто тянется к этой универсальности[16]). Поэтому нам необходимо дать другое определение понятию любви, которое было бы: (а) подходящим для применения к случаю «любви ко всему человечеству» или «ко всему мирозданию», и которое бы при этом (б) соответствовало нашему интуитивному понятию «любовь», и через которое бы мы (в) могли бы осознать (напомним, что у нас есть еще невыполненная заявка), почему любовь – это Божественное чувство, и какая конкретно искра Божественного света (т.е. элемент Божественной Истины) есть во фразе «Бог – это любовь».
Пример «неудачного признания молодого человека в любви» из эссе Зеева Магена доказывает только, что невозможно (т.е. неправильно) любить всех в равной степени, но он вовсе не показывает, что любить всех – по-разному! – было бы в принципе нельзя или неправильно. А потому надо дать такое определение понятия «любовь», которое подходило бы и к «предпочтению», и к «универсальности».
4. Определение понятия «Любовь»
Мне представляется, что наиболее правильным определением любви будет следующее: «любовь – это страстная жажда единства»[17].
Данное определение, как нам представляется, вполне подходит (на разном уровне, конечно) ко всем видам любви, которые мы наблюдаем вокруг себя, начиная от простейших видов «любви» и довысших её уровней[18].
Просмотрим эти виды и применение к ним данной формулировки.
К фразе: «я люблю помидоры» (раз мы уж начали с нее) наше определение вполне подходит. Я люблю помидоры – значит, что я люблю их есть и тем самым достигаю с ними некоторого единства. Примитивного, конечно единства, – на то это и примитивный вид любви[19]. Следующий уровень – любовь к семье, к детям или родителям, – тоже, конечно, есть жажда единства, а именно – ощущение своего единства с семьей, ощущение себя частью той общности, которая называется семья, род, клан – и это вполне подходит под наше определение[20]. И уж конечно очевидно, что сексуальная любовь – это страстная жажда единства в наиболее явном виде[21], и рождение ребенка есть реализация во плоти единства мужа и жены («И да прилепится он к жене своей, и станут они единой плотью»[22] – Бытие 2:24)[23].
Любовь к семье – как острое осознание своего структурного единства со своей семьей – продлевается в направлении любви к своему народу (ведь народ – это, в сущности, большая семья, и любовь к народу – это ощущение себя вместе с народом как некоего единства; ощущение себя клеткой национального организма, ощущение того, что «я» – это не только «я сам», но «я – это мой народ»)[24]; и далее это продлевается и развивается в любовь ко всему человечеству (т.е. в острое ощущение единства человечества, а также себя как части этого единства); и такого же типа – любовь ко всему мирозданию, к универсуму в целом[25].
И конечно, такого же типа любовью является любовь к Богу – т.е. ощущение своего мистического единства с Богом, с Божественным светом, в каком-то смысле даже растворения в Божественности, проявляющемся, в частности, в желании реализовать в жизни Его Учение (= исполнение заповедей из любви) и быть рядом с Его Явленностью (Шехина) – т.е. всего того, что в еврейской Библии называется термином «двекут» («прилепление» к Божественности – «А вы, прилепившиеся к Господу, Богу вашему, живы вы все ныне» – Втор.4:4), а это и соответствует понятию любовь в рамках нашего определения.
Итак, мы дали определение, которое работает во всех тех случаях, где мы используем слово «любовь»; и оно при этом включает как любовь избирательно-предпочитающую, так и любовь ко всему человечеству, к универсуму и к миру в целом.
При этом определенное таким образом понятие «любовь» не создает никакого «стирания граней», равенства – одинаковости… Даже напротив: оно совершенно естественным образом градуированно, – т.к. разная степень любви соответствует разным типам и уровням единства. Ибо наше единство с миром не есть единство однородное. Наоборот: оно есть единство структурное, сложносоставленное; мы более едины с теми, кто нам ближе, и менее едины с теми, кто дальше – хотя на некотором уровне мы едины даже и со всем мирозданием. Соответственно, нет ничего плохого в том, что любить всех – важно только при этом тех, кто находится ближе (в разных смыслах) любить больше, чем тех, кто дальше.
5. Понимание заповеди «Возлюби ближнего своего как самого себя»
Впрочем, дать определение и показать его корректность – это только начало дела. Дальше надо показать, что это определение имеет смысл («операбельно»), т.е. что оно может нам проявить такого, чего мы раньше не понимали. И это мы посмотрим прежде всего на уже упоминавшейся известной всем заповеди Торы «Возлюби ближнего своего как самого себя» (Левит 19:18).
Об этой заповеди р.Акива в Талмуде говорит, что это основа всего, «великое правило Торы». Однако как достичь «любви, как к самому себе», к ближнему – к соседу, к прохожему, к жителю твоего города и страны, к человеку вокруг тебя? И какого типа, характера должна быть эта любовь «как к самому себе»? Более того, зададим вопрос: не только с точки зрения «разве мы в состоянии», – но более того, разве в принципе было бы правильно заботиться о живущих по соседству людях как о самом себе и о своей семье?
Комментаторы Торы[26] много обсуждают вопрос не только о невозможности, но и о неправильности прямой реализации этой заповеди, если мы будем понимать её в смысле «люби ближнего ровно так же, как ты любишь самого себя». Например, я должен был бы тогда каждый день сидеть в глубоком трауре – ибо у кого-то из моих ближних, жителей моего города или моей страны, в этот день (наверняка у кого-то именно в этот день) умер кто-то из прямых ближайших родственников. И также я должен был бы каждый день устраивать праздник – ибо у кого-то из моих близких родился сын или дочь, или он женился и т.д. И если я люблю его, как самого себя, то должен немедленно веселиться и пойти поздравлять его. Иными словами, ясно, что прочтение этой заповеди в смысле «любить всех ровно в том же смысле и с той же силой, как любишь себя» – является заведомо неправильным пониманием Божественных слов[27]. Или, например, правильно ли будет мне (если я действительно хочу любить ближних «как себя») распределять заработанную мною зарплату поровну между мною и всеми окружающими людьми, а также между своими и их детьми? – Ясно, что такой коммунизм, привлекательный на уровне опьяняюще-восторженных лозунгов, в реальной жизни (а Бог не зря поместил нас в реальную жизнь) ни до чего хорошего не доведёт. (Мы обсуждаем здесь, конечно, не вопрос «можно ли этого достичь», а лишь вопрос «является ли это в принципе идеалом, к которому следует или не следует стремиться».) А если такого требования нет, то в чем же состоит та самая любовь к ближнему?
Мне кажется – в соответствии с выдвинутым выше определением любви – что правильное продвижение в сторону «любви к ближнему» находится не в направлении альтруизма (т.е. ограничения себя и отдавании принадлежащего себе окружающим), а в направлении углубления ощущения единства с окружающими людьми, ощущения себя вместе с ними целостной единицей – так, что жажда продвижения и достижений для этой единицы, этого общего организма, и будут естественным образом реализовываться в правильном характере «любви к ближнему».
Слова же…»как самого себя» при этом, на наш взгляд, означают, что осознание этого единства и «полноты жизни» надличностного (например, национального) организма должны в идеале быть столь же глубокими, как и жизнь собственного индивидуального «я».
6. Прояснение вопроса о Божественности любви
Перейдем теперь к той теме, ради которой мы, в первую очередь, и затеяли всё это обсуждение – прояснение вопроса о Божественности любви, в соответствии с выдвинутым нами определением.
Здесь мы должны вспомнить классическую схему процесса развития мира согласно Каббале, которую дает нам в своих трудах Рамхаль (рабби Моше-Хаим Луцато, 1707, Италия –1747, Эрец-Исраэль) – величайший поэт и мистик еврейского Нового времени.
Рамхаль говорит о трех стадиях развития мироздания. Начинается оно с полного и абсолютного единства, называемого «Ор Эйн-Соф» («Свет Бесконечности»). Это первоначальное состояние до-мира, когда всё суть Божественный свет и единство его абсолютно.И даже на следующей стадии, когда «сфирот», т.е. отдельные параметры Божественности, только начинают исходить из » Эйн-Соф » в то, что в дальнейшем станет нашим миром – они находятся в состоянии, которое называется «акудим», -«связанные» (глагол «лаакод» – «связывать», как например «стреножить» животное, чтобы оно не могло ходить; отсюда в частности «Акедат Ицхак» – история «связывания [жертвоприношения] Ицхака»). Итак, начальное состояние мироздания есть полное единство. Но это полное единство не дает возможности продвижения – так же, как не может эффективно передвигаться стреноженное животное.
Единство уровня «Ор Эйн Соф» – это все равно, что взять все краски и смешать их миксером в полное единство, картины из этого не получится. И потому такое «полное единство» не устраивает Бога. И даже на следующем уровне – «акудим» – продвижение, как мы видели, тоже невозможно. А поэтому Всевышний создает в мире разобщенность (эта вторая стадия развития сфирот, которая на языке Каббалы называется «некудим» – «точечность», «изолированность»)[28], чтобы затем эти разобщенности в процессе дальнейшего развития, объединяясь друг с другом, смогли сами придти к единству, – с тем, чтобы они осознали себя и все мироздание, от начала бытия и времен до конца, и от края и до края, полным и абсолютным структурным сложносоставленным единством; – а именно такое единство мироздания и Бога и является целью Творения.
Итак, цель Сотворения мира – не в единстве перемешивания красок миксером, но в достижении единства на более высоком уровне, когда все части и краски существуют отдельно, и сами по себе, – но при этом они составляют одно высшее единство, называемое картиной. Входя в картину, краски не теряют индивидуальность; наоборот – они сохраняют и полноценно реализуют её, и эта индивидуальность совершенно необходима именно для того, чтобы всем вместе осуществиться как высшее единство картины. И, естественно, несчастна та краска, которая, боясь потерять индивидуальность, остаётся в тюбике, так как она не желает соединяться в единую картину с другими…
Так, вкратце, выглядит по Рамхалю весь путь мира и Божественная цель мироздания.
Но для того, чтобы человечество и мир сами пришли к этому единству, – а ведь именно в том, чтобы они пришли сами, и состоит задача, поставленная миру Богом, – для этого тяга и страсть к такому единству должны быть заранее заложены в самых фундаментальных основах мироздания. А мы выше именно и указали, что эта страсть к единству и называется любовь. Иными словами, любовь – это и есть та центральная страсть к единству, которая должна быть заложена в мироздании, во всех неживых и живых его компонентах[29] (и особенно, конечно, в человеке) для того, чтобы мироздание в процессе своего развития и эволюции к этому, сложно-индивидуальному, единству, само пришло, – что является Божественной целью Сотворения мира.
Здесь мы видим, что любовь является основой жизни и Божественным чувством, она является Божественной основой мира, – поскольку только любовь, будучи жаждой единства, будучи очищенной, возвышенной и продвинутой, – она и приводит к тому сложно-структурному, с сохранением индивидуальности, объединению мироздания в единую картину; чего и хочет от мироздания Всевышний.
Бог хочет, чтобы мир сам пришел к этому единству, а не чтобы Он насильно создавал его. Но чтобы мир сам к этому приходил, Богу требуется заложить в основы мира жажду к этому единству, она и называется любовь.
Итак, отрицая подход «Бог есть любовь», ввиду создаваемого им ограничения Божественности, – мы осознаем, что, действительно, любовь есть фундаментальное Божественное чувство. И Бог заложил его в мир, чтобы мир смог сам в процессе собственного развития придти к этому единству – не миксерному, а структурному, без потери индивидуальности – которое было поставлено Богом как цель мироздания.
Таким образом, слова «любовь есть божественное чуство» обретают теперь для нас смысл не только на уровне эмоций, но и на уровне интеллекта – будучи, через сформулированное определение понятия любви, связанным с классическими еврейскими структурами в Каббале, по направлению к совершенствованию мира.
[1] Этот тезис сформулирован в Новом Завете в 1-ом Послании Иоанна 4:8; при этом подчеркивание любви как главного религиозного принципа имеется уже и в словах Иисуса, который из всех заповедей Торы выделяет «любить Бога» (Второзаконие 6:4) и «любить ближнего как самого себя» (Левит 19:18) как главные (Марк 12:31). Следует, при этом, отметить, что это не являлось каким-либо нововведением Иисуса, но было общепринятой точкой зрения иудаизма; не говоря уже о том, что слова Иисуса являются акцентированием двух заповедей, уже имеющихся в Торе, – именно такое акцентирование соответствует раввинистическому иудаизму (это признает далее и Евангелие – см. Марк 12:32). Точно так же, например, Талмуд (в лице р. Акивы) провозглашает «великим правилом Торы» заповедь «Возлюби ближнего как самого себя». Что, да, является здесь совершенно новым – это выводимое из Послания Иоанна возможное отождествление Бога и любви, и именно эту тему мы обсуждаем в данной статье.
[2] При этом следует заметить, что в самом контексте Послания Иоанна любовь скорее рассматривается как «проявление Бога», а совсем не отождествляется с Ним. Однако в радикальных направлениях христианства – а именно они сегодня являются наиболее активными его проповедниками – такое отождествление, по крайней мере на уровне общественного сознания их последователей, присутствует.
[3] Начиная от неоиндуизма (или неоязычества?) Бхагаван Шари Сатья Саи Баба: «Бог – это любовь. Любовь – форма Бога. Так же как Бог, воплощение любви, изливает Свою любовь на весь мир, так и человек должен разделять свою любовь со всеми и каждым. Любовь – это Бог, а Бог – это любовь. Я шлю вам всем Свою Любовь и Своё благословение, Дети мои, я жду вас терпеливо, и Любовь Моя постоянно и полностью объемлет весь мир» (см., например, «Любовь – это Бог, живите в любви»), и кончая такой агрессивной концепцией, как ислам, который тоже усиленно утверждает «Ислам – религия любви и покорности Богу, сотворившему миры и повелевшему Своим творениям познавать себя через любовь» (см., например, «Ислам.ру / О проекте»). Впрочем, этот ислам настолько сильно любит всех, что говорит о себе так: «Ислам – это религия, проповедующая подлинный монотеизм, очищенный от языческо-иудейского нацизма» (См. на том же сайте «Теракты в США: кому это выгодно?»). Впрочем, и про Саи Батья вскоре выясняется, что его «любовь» есть чистая мантра (= не имеющее рационального смысла заклинание), поскольку эта его «любовь» никакого отношения к реальной любви не имеет, т.к. далее он же пишет: <<Принцип любви – вне определения или описания. Когда человек не способен осознать святость любви, он переносит любовь на мирские и преходящие объекты. Бог превосходит любые свойства и качества. То же самое можно сказать и о любви. Но человек соединяет любовь с различными атрибутами и, таким образом, напрасно растрачивает свою жизнь. Он использует священное слово «любовь», чтобы описывать отношения, которые существуют между матерью и ребёнком, женой и мужем, коллегами, друзьями, родственниками и т.д. Но кто является матерью и кто является ребёнком до рождения? Точно так же, кто является мужем, и кто является женой до заключения брака? Любовь, которая существует между матерью и ребёнком, женой и мужем, братьями, сёстрами, друзьями, родственниками и т.д., связана с физическим телом и является отрицательной по самой своей природе. Это – только физические отношения, и они не могут называться любовью в истинном смысле этого слова…>> (См. «Любовь – это Бог, живите в любви»). – Таким образом, данное «Учение Бхагаван Шари Сатья Саи Баба» представляет собой не любовь, а элементарный паразитизм на любви. Здесь мы также наблюдаем (что очень типично для «тоталитарных сект») направление всей любви на обожествляемого руководителя секты и объявление всякой другой, реальной жизенной любви, «отрицательной по самой своей природе».
[4] Вот, например, типичное рассуждение такого типа: <<Даже человеку, который не отождествляет себя ни с какой из религиозных традиций, при изучении многообразия религиозных мнений становится очевидно, что формула «Бог есть любовь» — высочайшая из всех возможных человеческих представлений о Божестве>> (См. «Если Бог есть любовь»).
[5] Анализ этой концепции будет проведен посредством методики «выделения искр из привлекающей нас идеологии», которая изложена в моей статье «Ортодоксальный модернизм и проблема эволюции иудаизма в учении рава А.-И.Кука» §13.
[6] См. об этом подробнее р. А.-И.Кук, «Орот», стр. 135 и далее.
[7] Впрочем, можно найти в иудаизме (в Мидрашах) утверждение типа «Бог есть ничто иное, как истина», но в этой фразе «истина» понимается в своей «бесконечности», так что «ограничения Божественности» не происходит; кроме того, следует отметить, что подобные высказывания никогда не становились символами веры иудаизма, не говоря уже о том, что есть и иные Мидраши, где «истине» уделяется совсем не такое центральное место (См. например, Берешит Раба 8, где Всевышний творит человека несмотря на то, что Истина выступает против этого шага.).
[8] См. об этом подробнее у выдающегося каббалиста начала 20 века Й.Л. Ашлага, «Матан Тора».
[9] В английском, как известно, различаются «like» и «love», а в греческом различаются три типа любви: «эрос» – эротическая любовь, «филио» – любовь-дружба и «агапе» – возвышенно-религиозная любовь; и тем самым эти три явления в некоторой степени отделяются друг от друга. Мы, однако, исходим из того, что Святым языком является Библейский иврит, а не английский и не греческий, а там слово «любовь» – «ahaвa» – только одно, и оно употребляется не только для «и полюбил Яаков Рахель» (Бытие 29:18), для «и возлюби ближнего своего как самого себя» (Левит, 19:18) и для » и возлюби Господа, Бога твоего (Второзаконие 6:5) – но даже и для отнюдь не божественного «и полюбил Амнон Тамар…» (Вторая Книга Самуила 13:1). [Отметим, что Септуагинта во всех этих случаях переводит «любовь» как «агапе». Подробный анализ (по-русски) различия смыслов данных греческих терминов см у о.П.Флоренского, «Столп и утверждение истины», Письмо одинадцатое.]
[10] Иными словами, я считаю жизненно необходимым выводить Божественную любовь непосредственно из всякой прочей любви – во избежание паразитизма на понятиях, о чем уже говорилось выше в примечании про Бхагавана Шари Сатья Саи Бабу. А вот еще один пример подобного мышления («паразитизма на любви») в современном христианском общественном сознании (в интернетной дискуссии на тему «Бог есть любовь»): <<Да. В русском языке словом «любовь» обозначено слишком много понятий. Разумеется, что человек этот говорил не о любви к пиву, и не о любви к поэзии, и не о занятии сексом, о не о романтической любви к прекрасной даме, и даже не о любви к близкому человеку. А о той самой вселенской «божественной любви»…. Перечисленные же мною «любови» ничего общего не имеют, особенно с божественной любовью. И называются одним словом просто от бедности языка. У Вас повернётся язык сказать, что «божественная любовь» – это разновидность «любви»? Не думаю…>>. – А вот я (автор данной статьи) очень даже так думаю, что «божественная любовь» – это разновидность «любви», и даже, более того, считаю, что никак иначе и невозможно.
[11] Конечно, на первый взгляд смешно снова и как бы заново обсуждать «любовь», после того, как об этом написаны тонны литературы. Но дело, однако, в том, что эти тонны литературы обычно обсуждают вопрос о том, «в чем суть любви», пытаясь выделить правильную «высшую» любовь, – а вовсе не дать такое определение, под которое подходили бы все случаи. Я же, напротив, пытаюсь дать определение не от идеальности, а от реальности, от того, как мы действительно употребляем это понятие – т.к. подозреваю, что в реалиях языка заключена коллективная интуиция, зачастую гораздо более глубокого порядка, чем в индивидуальном, даже очень философски продвинутом умствовании.
[12] «Imagine – Джон Леннон и евреи».
[13] Вот яркая цитата: <<Никому особо не нужна всеобщая любовь,… всеобщая любовь – это вообще не любовь.Ибо любовь означает предпочтение. Та любовь, которая имеет для нас хоть какой-нибудь смысл, та любовь, к которой мы стремимся и в которой нуждаемся, та любовь, которая чего-то для кого-то стоит – которая стоит все для всех – это любовь, которая, по самому своему определению, выбирает и предпочитает. Покажите мне человека, который скажет, что любит твоих детей так же, как и своих, и я скажу, что, во всяком случае, ему не стоит быть воспитателем твоих детей. Запомните это хорошенько: тот, кто утверждает или проповедует, что следует всех любить в одинаковой мере – тот совершенно не понимает, что такое любовь! Избегайте такого человека, спасайтесь от него! Каждый, кто пытается убедить вас любить всех одинаково, на самом деле стремится стереть всякую настоящую любовь с лица земли…. Ценна только та любовь (будь то романтическая или платоническая любовь, или еще какая-нибудь) которая по природе своей избирательна, она совершенно тенденциозная и пристрастная любовь, неисправимо неравноправная, любовь, которая разделяет и различает, и разобщает, и предпочитает; которая дискриминирует, и выделяет, и делает человека особенным.>>
[14] По этому поводу вполне уместно вспомнить, что р.Кук черезвычайно ценил «спонтанные интуитивные моральные устремления», считал их проявлением имманентной Божественности в человеческой душе и указывал, что, с религиозной точки зрения, запрещено подавлять их; и надо, наоборот, развивать их в себе.
[15] Типа вышеупомянутого Бхагавана Сатья Саи.
[16] А «пространство душ» изоморфно Божественности, и поэтому, теряя души, мы теряем в «степени соответствия Божественному Свету» – см. подробнее в уже упоминавшейся статье «Ортодоксальный модернизм и проблема эволюции иудаизма в учении рава А.И.Кука».
[17] Такое определение встречается в иудаизме, например, у Маhараля. (Этот пдход, в рамках взаимоотношения человека с Богом соответствует, в принципе, классическому еврейскому понятию «двекут» – «прилеплние [к Богу]» – Втор. 4:4, см. подробнее ниже). Отметим, что из упомянутых выше греческих подвариантов любви, этому подходу, как нам кажется, в наибольшей степени соответствует «эрос», а не «агапе».
[18] Вообще, когда мы хотим дать определение существующему термину (т.е. формализовать какое-то понятие, которым до этого и так пользовались) то к этому определению предъявляются обычно следующие требования корректности: 1) «охват» – т.е. оно должно подходить ко всем тем явлениям которые мы и до того обозначали этим понятием, 2) «граничность» – оно должно не подходить к другим, соседним явлениям (т.е. «о-предел-ение» должно ставить «предел», границу), и 3) «операбельность» – т.е. оно должно быть таким, чтобы из него можно было бы вывести что-то новое (а иначе зачем вообще подробное определение нам нужно). Первое прослеживается в статье ниже, третье (операбельность) проявляется в конце (для этого, собственно, и написана данная статья), что же касается четкости границы, то здесь надо отметить, что, конечно, не всякое единство является любовью (и примеров единства без любви вокруг сколько угодно). А поэтому следует подчеркнуть, что, согласно данному определению, любовь – это не само «единство», а именно «стремление к единству», «жажда единства».
[19] А вот если я ем помидоры через силу, потому что это нужно по медицинским соображениям – то единство достигается, а «страстной жажды к единству» нет; а потому это и не любовь.
[20] Отметим также, что фразы типа «Я люблю свою собаку» – в них имеется в виду, что она часть моей семьи (т.е. «я люблю свою собаку » – это любовь, в принциппе, того же типа, как и любовь к своей семье).
[21] Стремление к единству и к соединению-слиянию с «Другим», – коренится, на самом деле, в жажде преодоления ограниченности своего существования, что есть одна из форм фундаментальной страсти человека к преодоления смерти. Интересно отметить, что сформулированное опреднление в значительной степени (хотя и далеко не во всем) перекликается с выдвинутым В. Соловьевым пониманием сути любви как «выхода за пределы собственного я» (см. его эссе «Смысл любви». Это эссе, как и отрывки о любви из вышеупомянутой работы о. П. Флоренского, и множество другого материала можно найти, в частности, в сборнике «Русский Эрос – философия любви в России» – М. 1991).
[22] Надо отметить, что эти слова можно перевести двояко: как «они станут едиными», так и «они произведут плоть (т.е. ребенка), в которой реализуется их единство».
[23] Здесь следует, наверное, отметить, что именно сексуальный тип любви является в нашем языке и сознании наиболее воплощенной реализацией понятия «любовь»; а потому тот момент, что предлагаемое нами определение «любви как страстной жажды единства» реализуется в этом виде любви в максимально явном виде, – говорит ещё раз в поддержку правильности выбранного нами определения.
[24] Здесь следует отметить полную неприемлемость, с нашей точки зрения, встречающегося иногда определения любви как «желания съесть либо быть съеденным», – т.к., в частности, оно, помимо прочих недостатков, отвергает полноценное сохранение личностности при слиянии в семью, в народ или в человечество; а это сохранение индивидуальности при слиянии представляется кардинально важным даже для собственно успешности этого слияния. [См. об этом также В.Ф.Турчин. «Феномен науки/Кибернетический манифест»]
[25] А любовь к природе и искусству – это, по-видимому, синтез «любви-саморастворения» к универсуму («Любите ли вы театр….так, как люблю его я») и любви к помидорам.
[26] А они, конечно, относятся к этой, как и к любой другой заповеди Торы, не только как к «обще-возвышенному источнику вдохновения», но и как к прямому указанию Бога, которое мы должны постараться реализовать в своей жизни. А поэтому ограничиться одним только восхищением нельзя – нужно конкретно указать, как эту заповедь соблюдать.
[27] Не говоря уж о том, что обратной стороной любви является вмешательство [эта важная тема выходит за рамки нашего анализа в данной статье], и разве будет правильно, если мы будем вмешиваться и перестраивать личную жизнь окружающих нас людей в той же степени, в которой обустраиваем свою?
[28] Мы не будем, конечно, останавливаться здесь на том, что «акудим», «некудим» и «берудим» (оно же «тиккун», гармоничное единство) аллегоризируется Каббалой из трех видов (пород) овец, которые пас у Лавана праотец наш Яаков (См. Бытие 30:39),
[29] И, в частности, не является ли интуитивное постижение этой «всеобщей эротики мироздания» (как страсти к единству) позитивным ядром классической языческой (гиперболизированной и оскверняющей) сакрализации секса – нашедшей столь широкий сбыт в жаждущем «раскрепощения» современном мире?
Источник: http://berkovich-zametki.com/Nomer20/Polonsky1.htm